В небо смотреть — это лучше развлечение, когда Корлагон, гадина такая, опять тебя на тренировочной площадке роняет. И час пыток уже почти заканчивается, ну вот уже вот-вот, самая капелька остается — потому подниматься совсем не хочется. И лежишь. Демонстративно. На облака глядишь — и думаешь, что вот это вот, бело-унылое, похоже на сира Уилбура, а вон то, серо-длинное — на меч Корлагона, которым он только что по голове приложил. И не шевелишься, и чудовище это чернявое не шевелится. А потом, когда время совсем-совсем заканчивается, руку протягивает и спрашивает тихонько:
— Все хорошо, мессир?
Очень умным Корлагон становится или слегка туповатым в такие моменты, Арчи пока не определился. Не хочется себя ни огорчать, ни обнадеживать.
Хотя, наверное, не очень умным. А если и умным, то — без фантазии. Хорошая эта фантазия вещь, Арчи про нее в книжках вычитал. Невероятная. С ней и арканы высших уровней создаются, и новые виды вооружений, и новые формы жизни — и вообще она штука созидающая в своей разрушительности (как это, Арчи пока не понимает, но, конечно, поймет со временем).
Так вот — у Корлагона ее нет. А если и есть, он ее не признает. Ни единого раза в жизни не сел к нему, засмотревшемуся на небо с библиотечного подоконника — про то, чтобы лечь рядом на тренировочной площадке, и речи вообще-то нет.
А вот у Ронни фантазия есть.
Потому что Ронни ходит в библиотеку пока не для того, чтобы книжки читать — папа, глядя на то, как разошелся в книголюбии рано наученный Арчи, с мелким ошибки повторять не торопится — нет, вовсе не для того.
Ронни пытается поймать момент, когда старший будет сидеть на подоконнике и смотреть на небо. Чтобы прошлепать к этому подоконнику, тыкнуть уверенно в какое-то облако и сказать:
— Оно на хвост лошадиный похоже.
— А вот и нет, — возмущается тогда Арчи. — Оно похоже на серп.
Споров обычно пока не завязывается: мелкому всего лишь четыре, стыдно должно быть старшему с неразумышем спорить. Вот подрастет — как следует разоспорятся. Обязательно. Если, конечно, у Ронни останется фантазия, а не как у Корлагона.

Он дает попрощаться с библиотекой. Под присмотром, конечно: его придворный маг, Танир или как его там, держит на прицеле, глаз не спуская, и пообещал прикончить, если Арчибальд дернется или посмеет что-нибудь в руки взять.
Какой резон угрожать смертникам — Арчи, честно сказать, не понимает. Но если дают — спасибо за то, что дают.
Меж стеллажами стоять Танир тоже запретил, поэтому Арчи прощается с тем, чьи корешки всегда под рукой. Терраксовы сочинения по элементалистике — перечитывать постоянно приходится, чтобы в Тьме не застрять. Даже во время осады случалось. Свиток с картой Айронфиста и помеченными на ней точками магических мини-аномалий — Корл предложил составить лет шесть назад, когда поняли, что Энрот добром Арчи принадлежать не будет. Спрятать бы понадежнее, да все равно уже. Ветхий томик, из которого Гарик между строк вычитал про свои идиотские бластеры…
— Долго еще там?
Наверное, хорошо, что по корешкам гладил лишь взглядом. Этот вряд ли найдет. Тупой и без фантазии.
— А на небо посмотреть можно?
Ответа нет — и Арчи, на все наплевав, идет к окну и смотрит в ослепительно-голубую высь. Можно было бы вниз сигануть — да только какая разница, что так, что так сдохнешь.
А сзади шаги. Стучащие, латные. Но если глаза зажмурить — можно представить, что лат нет, и узнать.
Они застывают, не дойдя самую малость, и Арчибальд думает — все. Вот так. Хорошо, наверное. Правильно.
— Вон то… — Голос за спиной срывается. — Вон то на розу похоже, Арчи.
Арчи смотрит — и видит тонкий-тонкий стилет. Или отравленную булавку. А на деле — тонкое длинное перистое облако с причудливой ручкой-головкой.
— Мы уже давно выяснили, что у тебя все хорошо с работающей в мирном русле фантазией, Роланд, — ухмыляется Арчибальд, пытаясь разглядеть в стилете розу — без тени успеха, впрочем. — Покончи со мной уже.
— Не покончу. — Он говорит уже спокойно. От папы и за войну научился себя в руках держать наконец, молодец. — Ты мой брат. Убить я тебя не могу.
Арчи рассказал бы ему, что папа из дома сбежал, потому что у Айронфистов братоубийство в крови — но больно уж интересно.
— И заточить ты меня не можешь. Никак и нигде. Должен понимать.
— А вот могу, — говорит он обиженно, убежденно и упрямо. — В этой библиотеке. Будешь стоять в ней камнем, пока тебе не с кем и нечего станет делить. А потом вся жизнь, которая тебе причитается — все еще твоя. Без единого потерянного вздоха.
Идеалист. Идиот. Святоша. Мелкий такой мелкий — мыслей в голове Арчибальда много, но, когда он поворачивается, озвучить себе позволяет всего одну:
— И правда: заточенная на мир фантазия. Я бы так не додумался. Только вот, Ронни…
Осознание того, что Танир на шаг позади и слева от Роланда давно уж плетет аркан, настигает Арчибальда слишком поздно. Губы каменеют, не слушаются, не дают ему договорить.
Только вот, Ронни, не используй ее так же в войне, в бою. Она у тебя мирная.
Потому что что-то внутри Арчибальда вопит дурным голосом, что — чревато.

Когда через десять лет его будит четверка крестьян и сбивчиво просит отдать Ритуал Пустоты, попутно рассказывая, что на Энроте и как, Арчибальд убеждается: он был прав.

В воздухе пахнет отчаяньем и грозой,
В легкие просится ржавчина и озон.
Я говорю вам. Не лгу себе, не таясь:
Скоро настанет для нас долгожданный час -
Цепи запястья обнимут стальной лозой.

Голову давит, сжимает в тиски озон.

И вероятностей этим не поменять:
Ждет меня плаха, вас - может быть, и петля.
На стену замка опять оперенный вал,
Я - узурпатор, и все, что хотел, отнял...
Так не пора ли хоть что-нибудь отдавать?

Пусть разорвется хотя бы на миг петля.

Это несложно, на самом-то деле: дам
Звездный Дождь я в этот сектор, а Гарик - там
Пусть подрывает Инферно безумный шар.
Узкая тропка - и некому помешать.
Мечники магией срезаны пополам.

Щит, может, спешка - и вы уже все не там.

Гнаться за вами не будут, как ни проси:
У Айронфистов предатели не в чести,
Хоть один - Роланду и рука, и плечо.
Вы возражаете мне, только вот - о чем?
Этот маневр… Он вполне может вас спасти.

У Айронфистов предатели не в чести,

И потому - уходите. Вот мой приказ.
Корлагон, это касается лично вас:
Прочно забудьте о том, где бы вам прочесть,
Как генералов верней превращать в личей.
И - нет, не надо глядящих как в душу глаз.

В угол загнали меня одного. Не вас.

Ладно. Представьте, что все это просто сон:
Статика, цепи, титаны, гроза, озон…
В этом найдется тотчас несомненный плюс.
Просто представьте, как будто я появлюсь
Там, где с водою встречается горизонт.

Взрывы, трясет, заморозка. Озон, озон…

Ваши слова - не оставите никогда?
Бросьте. Ведь время - не пламя, оно - вода:
Страсти затушит, подкинет и утечет,
А неудобство в процессе - его не в счет.
Ну и, конечно, здесь проще признаться - да,

Каменный идол меня разотрет вода.

Ну же, быстрей. Я считаю до десяти.
И не кричите: мы начали - нам платить,
Хоть потому, что признайте: совсем не так.
Не говорите, что плата-де высока:
Этим аванса и сделок не воротить.

Начал все я, и… понятно, кому платить?

Вы все оспорить пытаетесь мой приказ?
Я. Ваш король. Повторяю в последний раз:

Ну же, все трое! На коней - и по местам.
Я узурпатор - и я разрешу все сам.

Роланд, мальчишка, негодник, ходячий плюс...
Дай идиотам прорваться. А я сдаюсь.

Золото было бездонно-синее, будто бы солнце на небо выменял, будто в колючем и злобном имени все, что хорошего было, взял.
Нет, не в своем - а, конечно, в проклятом. Ведь у него - нежным белым облаком, ласковым с солнцем по центру облаком (спереди солнце, совсем не за).
Небо над замком - иссеро-черное, кажется, будто отпустишь ворона - и не найдут ни в какие стороны... Только вот ты уже все сказал.
Пахнет падение кровью, свежестью, моря у стен с трех сторон безбрежностью, братской любовью и братской нежностью, войском наполнившей тронный зал.
Это разрушить, конечно, просто, но что оставалось - упало звездами. Лучше бы пламенем было... поздно - и некому время вертеть назад.
Он победил со своею свитою. Голову, лавром побед увитую, клонит: не тронул их. Будем квиты мы за то, что сразу нас не достал?
А у тебя все нутро расколото - может, так лучше?
Спасясь от воронов, солнце в кудрях заблудилось золотом, спряталось небо в его глаза.