Исследуем судьбу человека, который всю жизнь живет в Аиане.
..
Но его тело не будет увя- дать и стареть, продолжая оставаться сильным, способным ко всем радостям плотской жизни. А как же fea [=дух]? Ее природа и "судьба" останутся неизменными - их не переделать ни Аману, ни самому Манве. А эльдар полагают, что по воле Эру ее природа и судьба в том, что она не должна надолго оставаться в Арде, ей положено уходить, возможно, возвращаясь к самому Эру, чтобы принять иную судьбу или цель, а какую - о том эльдар не ведают, и даже не догадываются.
..
А что станет с ним, если он останется в Амане до тех пор, пока не исполнятся сроки Арды, и он наконец обретет свободу? Одно из двух. Либо его hroa [=тело] полностью подчинит себе fea, и он сделается больше похож на животное, только снедаемое внутренними терзаниями. Либо, если fea его сильна, она покинет hroa. И это возможно двумя путями: либо в ненависти, силой, так что hroa, полное жизни, будет разрушено и умрет; либо же fea, исполнившись отвращения, безжалостно покинет hroa, а оно будет продолжать жить, лишенное разума, даже не зверем, но чудовищем - воистину, то была бы Мелькорова тварь, поселившаяся в Амане, и сами валар с радостью уничтожили бы ее.

С грохотом рухнула часть стены. Дым, сноп пламени, клубы пара, рев реки - все смешалось. В зияющий пролом хлынули орки.
– Саруманова нечисть! Они принесли ползучий огонь из Ортханка! - крикнул Арагорн и прыгнул в пролом.

Even as they spoke there came a blare of trumpets. Then there was a crash and a flash of flame and smoke. The waters of the Deeping-stream poured out hissing and foaming: they were choked no longer, a gaping hole was blasted in the wall. A host of dark shapes poured in.
‘Devilry of Saruman!’ cried Aragorn. ‘They have crept in the culvert again, while we talked, and they have lit the fire of Orthanc ("зажгли огонь Ортханка") beneath our feet

‘When Saruman was safe back in Orthanc, it was not long before he set some of his precious machinery to work. By that time there were many Ents inside Isengard: some had followed Quickbeam, and others had burst in from the north and east; they were roaming about and doing a great deal of damage. Suddenly up came fires and foul fumes: the vents and shafts all over the plain began to spout and belch. Several of the Ents got scorched and blistered. One of them, Beechbone I think he was called, a very tall handsome Ent, got caught in a spray of some liquid fire and burned like a torch: a horrible sight.

Готовые щели немедленно заполнялись текучим огнем - питался он не иначе, как вражьими колдовскими кознями. .. С громкими воплями, под протяжный скрип блоков, орки стали посылать снаряды непривычно высоко в небо. Снаряды падали в нижних ярусах Города. Многие взрывались и из них во все стороны летел огонь. Начались пожары.

Однако на следующий год, с приходом зимы, Моргот послал войска через Хитлум и Невраст: они спустились по Бритону и Неннингу, опустошили весь Фалас и взяли в осаду Бритомбар и Эгларест. С собою они привели кузнецов, копателей и мастеров огнемечущих орудий, и, как доблестно ни сражались защитники, стены в конце концов рухнули.

И вот что происходило с тех пор, шаг за шагом. Сперва он [Зигур = Саурон]
лишь открывал нам тайны мастерства, и учил нас делать разные мощные и
удивительные машины; и казалось, что это хорошо. Теперь наши корабли
движутся без помощи ветра, и многие сделаны из металла, что рассекает
подводные скалы, и не тонут они ни в штиль, ни в бурю; но они более не
прекрасны. Башни наши делаются все мощнее и растут все выше; но
красоту они оставляют внизу. Мы, не имеющие врагов, строим себе
неприступные крепости - и по большей части на Западе. Мы запасаемся
оружием, словно для многолетней войны, и люди более не любят и не
стремятся делать другие вещи, полезные или приятные. Зато щиты наши
непробиваемы, мечи убивают без промаха, стрелы разят как молния и
находят цель за много лиг.

Но они [Нуменорцы - изгнанники] смогли смастерить лишь суда, которые могли плавать в слое дыхания. И эти корабли, взлетев, так же прибывали к землям нового мира и на Восток старого; и они говорили, что мир закруглился.

[Мятежный король] метнул молнии, и в Туне вспыхнул огонь, пламя и дым окутали Таникветиль

Надоумил его Мэглин сделать из своих великих запасов металла тварей, подобных змеям и драконам мощи неодолимой и оживить их своими огнями

И вот пришло время, когда собрал Мэлько всех своих искуснейших кузнецов и колдунов, и из железа и пламени соорудили они полчища чудищ, каких до тех пор не было видно, и не появится вновь до самого Великого Конца. Одни из них были сплошь железные, и столь искусно были сделаны их сочленения, что могли они медленно струиться, словно стальная река, извиваться и переползать любые препятствия, и нутро этих тварей было наполнено самыми жестокими орками со скимитарами и копьями; другие, медные и бронзовые, были наделены пламенным сердцем и духом, и своим дыханием они обращали в пепел всё на своём пути, тех же, кому удавалось ускользнуть от огненного жара, они затаптывали; были там и твари из чистого пламени, извивающиеся, подобно нитям расплавленного металла, и они разрушали всё, к чему ни прикасались, и сталь и камень плавились и текли, как вода, и на тех тварях ехали верхом сотни балрогов - то были ужаснейшие из чудищ, что измыслил Мэлько на погибель Гондолину.

но им надо было спешить, потому что жар драконов мог иссякнуть, а пополнить его можно было лишь из огненных источников, которые устроил Мэлько в цитадели, что в его стране.

Как бы то ни было, во всей этой писанине речь идет главным образом о Падении, Смертности и Машине. О Падении — неизбежно, и мотив этот возникает в нескольких формах. О Смертности, тем более что она оказывает влияние на искусство и тягу к творчеству (или скорее к вторичному творчеству), у которой вроде бы нет никакой биологической функции и которая не имеет отношения к удовлетворению простых, обыкновенных биологических потребностей, с каковыми в нашем мире она обычно враждует. Это стремление одновременно сочетается со страстной любовью к первичному, настоящему миру и оттого исполнено ощущения смертности — и в то же время миром этим не насыщается. В нем заключены самые разные возможности для «Падения». Оно может стать собственническим, цепляясь за вещи, созданные «как свои собственные»; творец вторичной реальности желает быть Богом и Повелителем своего личного произведения. Он упрямо бунтует против законов Создателя — особенно же против смертности. И то, и другое (поодиночке или вместе) непременно ведет к жажде Власти, и того, чтобы воля срабатывала быстрее и эффективнее, — и отсюда к Машине (или Магии). Под последним я разумею любое использование внешних систем или приспособлений (приборов) вместо того, чтобы развивать врожденные, внутренние таланты и силы или даже просто использование этих талантов во имя искаженного побуждения подчинять: перепахивать реальный мир или принуждать чужую волю. Машина — наша более очевидная современная форма, хотя и соотносится с магией теснее, нежели обычно признается.
Слово «магия» я использовал не вполне последовательно; эльфийская королева Галадриэль даже вынуждена объяснять хоббитам, что они ошибочно употребляют это слово как для обозначения уловок Врага, так и действий эльфов. Моя непоследовательность объясняется тем, что термина для обозначения последнего не существует (ведь все человеческие истории страдают той же путаницей). Однако эльфы призваны (в моих историях) продемонстрировать разницу. Их «магия» — это Искусство, освобожденное от многих его человеческих ограничений: более легкое и непринужденное, более живое, более полное (произведение и замысел идеально соответствуют друг другу). А целью ее является Искусство, а не Власть, вторичное творчество, а не подчинение и не деспотичная переделка Творения. «Эльфы» «бессмертны», по меньшей мере пока длится этот мир, и потому их скорее занимают горести и тяготы бессмертия среди изменчивого времени, нежели смерть. Врага в последовательных его обличиях всегда «естественным образом» занимает абсолютная Власть, он — Владыка магии и машин; но проблема, — что это страшное зло может родиться и рождается от вроде бы доброго корня, из желания облагодетельствовать мир и других быстро и в соответствии с собственными планами благодетеля, — становится повторяющимся мотивом.

Но в Эрегионе закипела великая работа — и эльфы оказались на волосок от того, чтобы взяться за «магию» и машины. При помощи Сауроновых познаний они сделали Кольца Власти («власть» (power) во всех этих преданиях — слово зловещее и недоброе, за исключением тех случаев, когда оно применяется по отношению к богам.

Из письма 155 (к Наоми Митчисон) (p. 200) Враг или те, кто ему уподобились, выбирают «технику» — с целями губительными и вредоносными, — поскольку «чародеи», привыкшие пускать в ход магию главным образом ради утверждения собственной власти, именно так и поступят (и поступают!). Ключевой мотив для Использования магии — не вдаваясь в философские рассуждения касательно того, как она сработает, — это непосредственность воздействия: быстрота, сокращение затрачиваемых усилий, а также сведение к минимуму (или к нулю) разрыва между представлением или желанием и результатом или эффектом. Но магией не всегда разживешься, и в любом случае, если в вашем распоряжении множество рабов или машин (что на поверку зачастую то же самое), при помощи таких средств можно также быстро или достаточно быстро сокрушить горы, свести под корень леса или выстроить пирамиды. Разумеется, тогда вступает в действие еще один фактор, фактор морали или патологии: тираны уже не видят цели, становятся жестоки, теперь им просто нравится крушить, причинять вред и осквернять само по себе. Вне всякого сомнения, возможно было бы оправдать введение беднягой Лото более производительных мельниц; но не то, как Шарки и Сэндимен ими воспользовались.

30 «Мудрость» - но не в значении «проницательность, справедливое суждение (основанное на опыте и достаточном знании)»; ближе было бы «Знание» или «Философия» в прежнем значении этого слова, включающем Науку. «Нолмэ», таким образом, отличалось от «Курвэ» - «технического умения и изобретательности», хотя занятие одним не исключало другого. Корень появился в квэнья (в котором он, по большей части, и использовался) в формах, развившихся из общеэльдаринского «сgol-», «сgōlo-» со слоговым «n» или без него: как в «Сgolodō» > квэнья «Сoldo» (тэлерин «golodo», синдарин «goloр») – нолдор с ранних времен интересовались этим родом «мудрости» и достигли в нем наибольших успехов*; «сolmл» - область мудрости (наука и т.д.); «Ingolл (сgōlē)» - Наука/Философия в целом; «сolmo» - мудрец, ученый; «ingуlemo» - некто, обладающий великим знанием, «маг»**. Последнее слово было, однако, архаичным и употреблялось только по отношению к великим мудрецам эльдар в Валиноре (таким как Румиль). Магов Третьей Эпохи – посланцев Валар – звали «истари» (Istari) – «те, кто знают».

Преобразованные мифы такие преобразованные

Обе стороны знали, что близится приход Детей Всевышнего. Мелкор мечтал немедленно поработить их и властвовать страхом и тьмой. Он затемнил мир [на полях: за 7 лет?], затмив небо настолько далеко, насколько мог, но говорят, что на Юге тьма не была такой непроглядной. Над далеким Севером (где [они были] наиболее плотными) и Срединными землями (Эндор[11]) клубились гигантские тучи. Луна и звезды не были видны. Дни превратились в тусклые сумерки, а свет оставался лишь в Валиноре.

Манвэ, Владыка Ветров, и Варда поднимаются во всей своей силе и борются с Завесой Слепоты. По мере того, как она расходится, Мелкор смыкает ее снова - по крайней мере, над Средиземьем. Но пришел Великий Ветер Манвэ, и завеса была развеяна. Звезды сверкают даже на Севере (Валакирка), и они необычайно ярки после долгой темноты.

Перед тем, как проснулись Эльфы, все было во тьме. Первым, что они увидели, стали звезды. Мелкор поднял мрак с Востока, и последние звезды исчезли на Западе. Поэтому эльфы были уверены в происхождении света и красоты с Запада.

Приход Оромэ.

Третья Битва и пленение Мелкора. Эльдар идут в Валинор. После Пленения облака медленно рассеиваются, хотя Утумно продолжает извергать дым. Завеса наиболее темна на Востоке, вдали от дыхания Манвэ.

Поход Эльдар - через Великие Дожди?

Люди просыпаются на острове среди вод и приветствуют Солнце, пришедшее с Востока. Лишь после окончания наводнения они смогли покинуть Остров и расселиться за его пределами

Проблема гномов, увы, несколько сложнее. Возникла она благодаря тому, что Толкин в ранних своих текстах (вплоть до «Хоббита» и первых черновиков ВК) называл нолдор словом Gnomes, которое, по его словам, обозначает «мысль, знание». От слова этого он позднее отказался, нолдор окончательно сделались Noldor; ранние тексты, в которых это слово упоминается на каждом шагу, Толкин публиковать явно не собирался, а если бы вдруг собрался, то отредактировал бы. Но Толкин умер, и тексты эти опубликовал Кристофер Толкин в серии «История Средиземья», в том виде, как его отец их оставил. Проблема эта по–прежнему не стояла, поскольку в английском слово gnome, помимо «гнома, афоризм, сентенция, поговорка», означает только «садового гномика», гипсовую фигурку, какие ставят у себя в садиках (теперь, кажется, и у нас в России тоже) люди, не отягощенные избытком хорошего вкуса. Однако не так давно до этих ранних текстов добрались русские переводчики — и вот тут–то проблема встала в полный рост[339]. Перевести на русский слово «Gnome» иначе, как «гном», не представлялось возможным. Однако же слово «гном» уже было зарезервировано для перевода английского «dwarf»! Причем зарезервировали его отнюдь не переводчики Толкина. Эти существа назывались «гномами» еще в переводах сказок братьев Гримм и прочих западноевропейских сказок. Хорошо полякам, у которых имеется слово «krasnolud», — а что же делать бедным русским? И переводчики «Утраченных сказаний» нашли выход. Слово dwarf — имеет в английском языке также значение «карлик». И вот они назвали dwarves «карлами». Для «Утраченных сказаний» это был неплохой вариант. Dwarves «Утраченных сказаний» — это не сказочные «гномики» из «Белоснежки», однако же и не угрюмые, но доблестные и благородные по–своему гномы «Сильмариллиона» и ВК. Они ближе к злобным карликам из «Эдды». Так что название «карлы» им вполне подходит. Но при этом из «Утраченных сказаний» вытекают соответствующие предания «Сильмариллиона», порой весьма далекие от «Утраченных» по духу, однако часто достаточно близкие к последним по сюжету (та же история Наугламира). А из «Сильмариллиона», в свою очередь, вытекают «Хоббит» и ВК. И если в «Утраченных сказаниях» «карлы», как мы уже сказали, весьма уместны, то от словосочетаний «карла Гимли» или «карла Балин» большинство читателей передергивает. Кроме того, в большинстве существующих переводов «Сильмариллиона» и ВК, не говоря уже о «Хоббите», dwarves названы именно гномами. И, судя по всему, переводы «Сильмариллиона» и ВК, в которых они назывались бы «карлами», появятся очень и очень нескоро. А поскольку данная книга по духу и стилю все же ближе к двум последним, нежели к «Утраченным сказаниям» и прочим текстам, где встречается слово Gnomes, а с ним и необходимость различения Gnomes и dwarves в переводе, мы, скрепя сердце, позволили себе отказаться от последовательности в переводе «Утраченных сказаний» и более поздних текстов в пользу понятности для широкого круга читателей, и назвать dwarves все–таки «гномами».

Приплыли Племена Богини Дану (=сиды, сиречь эльфы) на множестве кораблей, дабы силой отнять Ирландию у Фир Болг. Сожгли они свои корабли, лишь только коснулись земли у Корку Белгатан, что зовется ныне Коннемара, чтобы не в их воле было отступить к ним. Гарь и дым, исходившие от кораблей, окутали тогда ближние земли и небо. С той поры и повелось считать, что появились Племена Богини из дымных облаков.

В первой битве при Маг Туиред сразились они с Фир Болг и обратили их в бегство и поразили сто тысяч воинов вместе с королем Эохайдом, сыном Эрка.

В этой-то битве и отрубили руку Нуаду, и совершил это Сренг, сын Сенгана. Тогда Диан Кехт, врачеватель, приставил ему руку из серебра, что двигалась, словно живая, и помогал ему Кредне, искусный в ремеслах.

Кстати, а Нуаду потом, собственно, отрекается от престола.
Отречение происходит ради укрепления дружбы между двумя народами.
Новый король является полукровкой.