Осточертели трилобиты

«А что, если самому попытаться отыскать в себе это самое хорошее?».

Такое простое на первый взгляд дело, как сушка водорослей, оказалось не таким-то простым. Солнце светило ярко и горячо, но дождь мог почти в любую минуту свести дело на нет. Ничего не оставалось, как сушить их в пещере, ближе к входу. Но пещера смотрела входом на север, а воздух всегда был влажен, особенно в тени, и дело сильно замедлялось.
Так что практически каждый день ему приходилось собирать огромные кучи водорослей – про запас. Ни вил, ни граблей, ни даже лопаты. Всё и всегда ему приходилось делать одними голыми руками. Часто, смотря на них, он поражался.

За весь этот год Дик так и не понял, почему Патрик так поступил. Понимаете, если один из друзей страдает СПГС, а другой – недомолвками, то первый начинает потихоньку сходить с ума. Впрочем, это неважно – он сошёл с ума уже через месяц. Как в аптеке. Когда-то он заикнулся Патрику, что всего лишь месячное пребывание в одиночестве погружает человека в состояние, которое он считает – и не без причины – духовным расцветом. Он был прав. Но и это для него уже не было важно. Его вообще уже ничего не волновало, кроме одного. Жизнь человеческая полна случайностей, это лишь здесь всё течёт столь медленно и однообразно, что кажется одним и тем же днём, которым время поперхнулось навсегда.

Когда дверь закрылась, Дик опустил зад на крупную прибрежную гальку. Обвёл взглядом океан. Оглядываться назад пока не хотелось.
Попробовал похныкать, чтобы стало легче. Получилось как-то вымученно и фальшиво. Видимо, пока рано.
В океане что-то двигалось. Не в каком-то его месте – нет, весь океан был каким-то чересчур живым, как переполненный автобус c торчащими из окон руками. Что там копошилось, труда выяснить не составило. Нахлынувшая, а затем отхлынувшая волна поднесла к его ступням странное, белое, очень симметричное существо с многочисленными, вяло перебиравшими воздух короткими отростками.
- А, понятно, - сказал Дик.
Но понял он далеко не всё.

«Могу ли я состоять из одного дерьма?».
Дик усмехнулся: это нужно думать осторожно, не зацикливаясь. Особенно здесь.
«Патрик познакомился со мной – раз. Потоки обаяния, духовности и прочего юношеского максимализма. Покров сорван. Появляется всененавидящий Дик – два. Мечты разбиты, так попляшем на их костях. В психушке он видал такую радость… Дик жуёт сопли и всем жалуется – три. Любить некого, стремиться не к чему, сил нет – остаётся только пережёвывать старые воспоминания и забываться в онанизме… И что же, всё?».

Отсутствие привычного поначалу удивляет не меньше, чем присутствие необычного.

Первого трилобита в своей жизни ему пришлось съесть сырым. Просто выбора не было. Огонь он вполне мог добыть лупой, вернее – линзой от очков, неизменно сопровождавшей его во всех странствиях. Всё дело было в том, что это линзой поджечь. Несмотря на все свои знания о теории эволюции, Дик никак не мог смириться с мыслью, что на всей суше во всём мире вокруг него нет ещё ни травинки.
Трилобит оказался вкусным. Просто невероятно вкусным. Даже сырым. Съев его, Дик рассмеялся. Ему на ум пришла совершенно плоская, даже с его точки зрения, шутка. Когда Патрик вернётся, он протянет ему руку и скажет «Держи трилобита». Чудеса, да и только. Если ты голоден, то ненавидишь всё на свете. А если сытый – даже такой пустяк может тебя рассмешить.
Итак, первого трилобита в своей жизни ему пришлось съесть сырым. Но гораздо важнее, что этому трилобиту первому из своего рода выпала судьба быть съеденным видом, который никогда трилобитов не ел. И представителем этого вида оказался именно Дик.

«Я пуст и бездушен. У меня нет жизненной цели. Я лишь ем, пью и испражняюсь, вяло мешая воздух конечностями и оставаясь, как и большинство, ничтожным и жалким в сравнении со Вселенной и лучшими представителями своего вида. Я животное с одним инстинктом. Я сам себе неинтересен, но знаю лишь одно – всё меняется, всё течёт, и нет никаких причин это заканчивать».

Или вот огромная, ещё не успевшая достаточно отдалиться от Земли Луна.
Или вот воздух, столь же чистый и прозрачный, каким он был на верхушках самых высоких гор… в будущем. Патрик не оставил ему ни пачки сигарет, но Дик бросил курить настолько безболезненно, что спустя неделю весь его прошлый имидж казался каким-то сном.
Раньше и солнце ярче светило… Теперь Дик точно мог сказать: да, ярче. Тепло и влажно. И всегда. Особо попутешествовать, ему, впрочем, так и не удалось, хотя очень хотелось посмотреть, что же творится на каком-нибудь полюсе. После многолетних скитаний по космосу ни одна планета не кажется тебе сколько-нибудь большой, и мускулы лишь спустя время приучают тебя по-старому смотреть на вещи. Теперь он снова был привязан к этому каменному шарику, некогда с презрением им отвергнутому.
Во-первых, он боялся того, что Патрик вернётся раньше времени и, не застав его, подумает, что он умер, скорее всего – утонул. Во-вторых, цепь островов, возле которых поплавал Дик, обрывалась, так и не выходя на какую-нибудь крупную часть суши. Переплывать целый океан, часто волнуемый невероятными штормами, не зная, найдёшь ли хоть что-то, любому покажется безумием.
Солнце светило ярче. Не потому, что было ярко само по себе, а из-за близости к Земле. Огромный круг молочной луны и ярчайшие, незнакомые звёзды. Раньше всё было ближе друг к другу. Но расширение Вселенной неумолимо требует от нас разлуки.

Никто не хочет остаться непонятым, хотя это обещает свободу.
Вареный, жареный, тушёный, копчёный, солёный… Дик радовался, словно дитя, чувствуя доселе незнакомый, экзотический запах из висевшего над огнём гермошлема, из которого он вырвал вакуумную прокладку. Должно быть, в этом и состоит радость первооткрывателя – никто ещё не пришёл, ты первый в этой области, тебе не с кем это обсудить, но никто и не скажет, что ты сделал что-то не так. Твой талант никому не ясен и очень вероятно, что он бесполезен и непрактичен, но тебе всё равно – ведь ты нашёл своё тайное тихое счастье.
Дик в совершенстве освоил все виды приготовления трилобитов, несмотря на то, что у него не было не то что плиты, но даже нормальной ложки.

«Пат всегда старался отыскать во мне что-то хорошее».
Дик лежал в темноте – в пещере, которую он нашёл после череды мучительных поисков, спустя целую неделю по прибытии на этот остров. Он лежал в темноте, а снаружи ревела очередная буря.
«Есть люди, которые с первых же секунд знакомства поражают тебя обаянием и добросердечностью, а потом оказываются ничего не значащими пустышками без надежд и без цели. Ненавистный псевдооптимизм, носители которого ложат в штаны при первой же подножке. Есть такие, с которыми дружить совершенно невозможно, но наблюдать – интересно. Есть такие, что ведут себя как последняя скотина, непрерывно соря оскорблениями и цинизмом, а потом вдруг поразят спасением ребёнка из огня или сочинением песни, от которой не прослезиться – значит быть уродом. В людях фальшь на фальши, кожа под кожей, а все покровы, как всегда, срывает критическая ситуация…».

Сила. Да, именно такой параметр он бы дал этому климату. Сильный климат. Сильный в каждом своём проявлении. Дику и раньше приходилось жить в тропиках, но они и в подмётки не годились тому, что здесь происходило. Солнце светило так ярко, что от одной получасовой прогулки можно было получить ожог. Молнии во время гроз вспыхивали беспрерывно и столь ярко освещали небо, что превращали ночь в день. Дождь заливал землю столь яростно и обильно, что в нём можно было захлебнуться, стоя на ногах. А ветер гнал воды океана на километры вглубь острова, оставляя на безжизненном песке ворохи водорослей, извивающихся червей и извечных трилобитов. Глядя на них после первого такого шторма, Дик внезапно содрогнулся от мысли: они не хотели. Они не хотели здесь быть, но шторм забросил их на сушу, и им пришлось выживать – выживать, порождая в итоге диков и патриков.

«Нет. Ничего эти критические ситуации не решают. Глупость это. Всё решают поступки и плоды. Но Патрику на это словно бы и плевать. Он может общаться с полным, но добросердечным неудачником. Что же его больше привлекает – личность или её достижения? Ведь сколько ни тверди, творение вовсе не всегда похоже на автора и является его отражением. Оно может быть диаметрально противоположным. Так что же это такое? Фальшь? Или же суть?».

Это наступило достаточно внезапно. Однажды проснувшись, Дик подумал о том, что сегодня будет есть, и к горлу его подступила тошнота, словно с перепоя. Он подумал, что заболел, хотя позднее понял, что это не так. Не придав этому особого значения, он, как обычно, выловил из моря огромного трилобита, радуясь его габаритам и мысленно сравнивая его с предыдущими экземплярами. О да, это будет пиршество.
Но после нескольких кусков тошнота вернулась и он отбросил еду. Он был сыт.
За весь день он ни разу больше не прикоснулся к еде, а к вечеру ему пришлось выбросить остатки туши в океан, так как она всё равно бы испортилась.
Перед сном его вырвало.

Как бы то ни было, в один прекрасный день Патрик просто открыл дверь, вытолкнул в проём Дика и бросил ему под ноги несколько ручек и огромную кипу бумаги формата A4, аккуратно перевязанную тесёмкой.
- С меня хватит, Дик. Ты здесь остаёшься на год. И я не говорю, что это для того, чтобы подумать над своим поведением. Нет. Задача гораздо яснее. Ты остаёшься наедине с самим собой в целом мире, и если ты, чёрт тебя задери, не сможешь написать книгу в обстановке, о которой ты якобы мечтал – то никакой ты не писатель. У меня всё.
И он захлопнул дверь, которая тут же исчезла в воздухе…

«Мудреет ли человек с возрастом? Какая-то из двух извечных половин человечества безумна. Но чем больше живёшь – тем больше веришь, что конца быть не может. Такого, по крайней мере. Но по-прежнему говоришь, что впереди тьма, лишь потому, что нет доказательств обратного. Ни один не доказал, что у него была прошлая жизнь. Если бы всё было проще, понятнее. Скажем, перерыв на сотню лет – этого вполне достаточно, чтобы ценить жизнь. Особенно если в сознании. Что-то, напоминающее игровой сервер: тебя кикают за плохое поведение, после чего банят на какой-то срок. А чем больше раскачал персонажа – тем он бессмертнее. Но в нашей игре что-то сломалось, и каждому приходится начинать сначала.».

Это было просто невыносимо, как и любое противоречивое чувство. Дик проклинал всё подряд и плакал, ненавидя собственные слёзы. Он пинал и рвал всё, что попадалось ему под руку – хотя попасться было почти нечему, и это злило его ещё больше.
Он был сыт и голоден.
Этого стоило ожидать. Несмотря на то, что трилобиты содержали в себе все необходимые человеку вещества, однообразие рациона рано или поздно даёт о себе знать.

«Страх. Не экстремальные ситуации, а страх. Просто он часто бывает спутником последних. Но вовсе необязательно. Человек меняется только от страха. Зло уравновешивает добро, помогая ему. В какой-то момент осознаёшь, что ещё раз – и бездна. Бросаешь пить из-за здоровья. Находишь работу, чтобы не остаться никчёмным. Меняешься, чтобы не потерять друга. Женишься от одиночества. Плодишь детей для бессмертия. Пишешь, чтобы не забыли… Нет, всё – чтобы не забыли.
Да, страх и только страх. Глотая воздух из враждебной среды, мы выживаем из страха. И нет ни одного вида страха, который бы не был связан со смертью…».

- Ну? Ты написал книгу? – спросил Патрик.
Дик улыбнулся. Мир был новым, только-только созданным. И его даже не беспокоило то, какую банальность он сейчас совершит.
Он с невероятным удовольствием заехал Патрику кулаком в лицо.
- Я тоже очень рад тебя видеть.

Теперь надо выдержать испытание жизнью. А что жизнь? Где она? Впрямеди, как всегда. Как хочется. Итак, женюсь. Но как же так? А то, к чему стремлюсь? То, что убивает? Хочу его, в нем мистика, загадка, в нем Кафка, то, что нужно мне, то, чего лишен. Чтоб каждый день бояться, что к тебе зайдут – вот сладость, вот восторг. Единый месяц жил вот так, и не забыть, как не забыть ее. Не отрывая глаз, чтобы сказать «привет», не замечать секунд, что ранят. Жить вне всего, внутри, как червь, основы мира выедать. Но мир огромен, не заметит, как ты его, микроб, грызешь. А что – ведь можно наплевать. Остаться лишь в себе, не в памяти. Кому ты нужен. Нужен ей, да, знаю. Но ты умрешь, умрет она – кого все это потревожит? Всплакнут, забудут, и гляди – целуются у стелы, не вспоминая, кем ты был, и имени-то вряд ли зная. Ведь ты живешь, чтобы остаться, сознайся, друг, ты хочешь одного: чтоб каждый человек хоть раз в минуту тебя с улыбкой вспоминал. Или с печалью – безразлично, но так, как будто виделись вчера. И чтобы длилось до скончанья века. Но не бывать, ведь знаешь сам. Где гении? В архиве – чужие всем, как иностранцы. Настолько мир привык к плевкам, не утирается уже. Тогда зачем все это? Для чего? Какая разница меж нечетом и четом? Как меж восьмеркой и нулем. Ну хорошо, живи. Живи один, как перст, но знай: придет ОНА, тебя застанет в той черной комнате лежащим на полу. В глаза ей будешь ты смотреть, да-да, ни дум, ни чувств, но и не сход с ума. Замолкнет намертво тюрьма, хотя спасенье – лежит, бывает, в двух шагах. Кто даст его тебе, как не она? А может, тот, кого подаришь ей? Все начинания тускнеют, и самый бешеный скромнеет. От веков. Но что бы было без того, кто начал? Не повторяйся, не в твоей манере. Будь с собой, когда придет черед. И будь с другим собой. Тогда простит. Вот триединства объяснение, ведь я – звено трех звеньев звена цепи, не связанной концами без концов. Не о таком ли ты мечтал? Скрепи обратно то, что разомкнул.
Тогда лишь обрету движенье.

О эта жестокая голактика
Извини, не удержался

К чему брать имена персонажей у Ефремова?

Написание текста у тебя как страдало, так и продолжает страдать. Не похоже это все на мысли взрослого человека. Впрочем, это применимо к большей части текста, так что больше к этой проблеме ссылаться на буду

Это несерьезно! ©
Монорельс типа, что ли? И как это он умудряется на проводах висеть? Если он способен летать, зачем ему провода?
Illogical

Мини-антигравитаторы? Можно изъясняться более доходчиво?

Чай, пожалуй, не используй капслок. Не красит он текст. А выражать мысли можно и другими методами

В твоем будущем голодеки не изобретены?


Вероятность, что первая встреченная и обнаруженная экзопланета окажется пригодной для жизни, не просто низкая, она просто-таки стремится к нулю
Кстати, ты не объяснил, а каким образом корабль космический перемещается на такие огромные расстояния?

История про Петушкова как выглядела ненатурально и торчала посреди текста, так и продолжает выглядеть. Уменьши количество деталей, помяни ее так, невзначай, среди других эпизодов жизни этого...как его...Ну, ты понял

Чай, погоди. Как информация попала на страницы газеты?

Сотни лет развития - и все тот же огнестрел? Стоп...Погоди. Как это стрелять из кораблей? Я себе этого не представляю. Ну никак

Про хлорофилл и микроскоп промолчу. Просто промолчу

ОК. А...из чего были сделаны эти консервы?

Гибрид варана и паука...Оставлю тоже без комментариев


Опять же, странно. Прошли века, а ничего не меняется?

Диалог с химиком оставлю без комментариев


Игорь, видать, страдал, серьезным расстройством обоняния, раз не почуял "лошадиной дозы спирта" в соке


Прочитал в конце твоего рассказа про "зиллиарды". Хм. Слова "Большой Взрыв" тебе о чем-то говорят?


И как же действует этот телепортер?


А ничего, если жертва от болевого шока загнется?


Как безнравственность связана с ДТП?

Чтение и анализ дальнейшего - непосильная задача даже для меня


Пунктуация и написание слов страдает во всем тексте, но это уже другое дело